А.А. УХТОМСКИЙ: «Людям ужасно хочется устроить себе Истину так, чтобы на ней можно было покоиться, чтобы она была удобна и портативна! А она – живая, прекрасная, самобытная Жизнь, часто мучительная и неожиданная, всё уходящая вперёд и вперёд от жадных человеческих вожделений и увлекающая человека за собою! Не для наслаждения и покоя человеческого она дана и существует, а для того, чтобы влечь человека за собою и отрывать его от привычной и покойной обстановки к тому, что выше и впереди! Не её приходится стаскивать вниз до себя, а себя предстоит дотянуть и поднять до неё».
К О Н С П Е К Т
I.
Людям ужасно хочется устроить себе Истину так, чтобы на ней можно было покоиться, чтобы она была удобна и портативна! А она – живая, прекрасная, самобытная
Жизнь, часто мучительная и неожиданная, всё уходящая вперёд и вперёд от жадных человеческих вожделений и увлекающая человека за собою! Не для наслаждения и покоя человеческого она дана и существует, а для того, чтобы влечь человека за собою и отрывать его от привычной и покойной обстановки к тому, что выше и впереди!
Не её приходится стаскивать вниз до себя, а себя предстоит дотянуть и поднять до неё.
II.
«Творческая идеализация» – её я считаю основною тайною человеческого общежития. Мнение брата о тебе, вера брата в тебя – обязывает тебя и фактически двигает в ту сторону, в которую он тебя идеализирует; но это лишь при условии, что ты любишь брата твоего и фактически тебе дорого быть для него хорошим, – каким он хочет тебя понимать и знать! И, тем более, когда он опирается на тебя – такого, каким тебя понимает.
Жизнь, построенная на идеализации, вполне противоположна жизни, построенной на искании своего, личного. В одном случае человек говорит: «Ты ничем не лучше меня – такое же порочное и маленькое существо, как и я, и поэтому я не хуже и не ниже тебя, и да царствует наше «равенство в правах»! В другом случае человек говорит: «Ты прекрасен, и добр, и свят, а я хочу быть достойным тебя, и вот я буду забывать всё моё прошлое ради тебя, буду усиливаться дотянуться до тебя, чтобы стать «равным тебе в твоем добре»!
Вы чувствуете, что в первом случае человек домогается равенства тем, что стаскивает другого с его высоты до своего уровня, принижает его до себя. В другом случае он домогается того же равенства, но тем, что усиливается подняться со своего низа до того высшего, в котором видит другого.
И вы понимаете, что в первом случае дело, по существу, консервативно и мертво, ибо тут человек утверждается в своей неподвижности! А во втором – дело в напряжении и росте, в движении вперёед, ибо человек уходит от себя и возрастает в высшее!
Вот противоположности «равенства в правах» – мёртвого социалистического и юридического равенства и равенства христианского в высшем достоинстве перед Истиною и Богом!
Часто – чаще, чем думаем, бывает, что лишь издали порываясь к человеку, домогаясь его, пока он для нас – недоступная святыня, мы любим и идеализируем его, и тогда обладаем этим великим талисманом творческой идеализирующей любви, которая прекрасна для всех: и для любимого, ибо незаметно влияет на него, – и для тебя самого, – ибо ради неё ты сам делаешься лучше, деятельнее, талантливее, чем ты есть!
Но вот, идеализируемый тобой человек делается для тебя доступным и обыденным. И просто потому, что ты сам плох, обладание любимым, ставшее теперь простым и обыденным делом, роняет для тебя твою святыню, – незаметным образом огонь на жертвеннике гаснет. Идеализация кончается; секрет её творческого влияния уходит вместе с нею. И ты оказываешься на земле, бескрылым, потерявшим свою святыню – оттого, что приблизился слишком близко к ней!
Любимый, идеализируемый друг – залог твоего возрастания – делается для тебя «достойным». Иерусалим делается всего лишь грязным восточным городом! И из-за его восточной грязи ты более не способен усмотреть в нём его вечной святыни! Прекрасная невеста прекрасного ради неё жениха стала затрапезною женою отупевшего мужа...
С того момента, когда идеализация кончилась так или иначе, дальнейшее сожитие людей становится просто во вред, ибо оно притупляет, угнетает, лишает сил обоих. Ты утерял веру в меня, – с этого момента ты роняешь меня, гнетёшь, отнимаешь у меня способность действия. Лучше разойтись, и как можно скорее! Вот так-то бывший любящий и любимый ученик становится Иудою предателем. Пока видит и приветствует человек в своём ближнем и друге его алтарь, то и в себе живёт преимущественно своим алтарём; а когда в другом начинает замечать задворки, наверное, тогда судит с точки зрения своих собственных задворков и из-за них не видит ничего выше и поучительнее себя самого! И знаете ли, отчего человек так часто предпочитает судить ближних со стороны задворков и так скупо и редко идеализирует? Это оттого, что судить с задворков проще и успокоительнее для себя, – это тайное оправдание себя самого и своих задворков: а идеализация другого обязывает и самого того, кто идеализирует, ведёт к труду, к самокритике!
III.
Психологи и теоретики познания ищут ответа, что является для человека последней данностью опыта, последней реальностью.
Интегралы опыта – это то, во что отлилась совокупность впечатлений…
Для самого себя я – тоже интегральный образ, о котором я могу иметь впечатления и суждения, хотя бы и скудные...
Спрашивается теперь, каким интегралом я оказываюсь для других людей? Как интегрируется для других мой образ и мое существование?
Для других это интеграл опыта – совокупность впечатлений воспоминания, рефлексов, привычных действий, – задержанных или активных, – которые когда-либо переживались и ещё переживаются при моём имени или при встрече со мною. Совокупность эта, постоянно подвижная и изменчивая, имела свою историю в каждом из носителей.
...Человек смотрит на тебя так, каковы его воспитанные рефлексы на тебя, т.е. какова его история взаимоотношений с тобою. Но вот, однажды ты становишься законченным для человека, так сказать, «решенным интегралом», в отношении которого установились постоянные переживания, постоянное поведение. С этого момента ты для человека объективизировался, кончились в отношении тебя субъективные изменения и переинтеграции, т.е. пробы, приближения и т.п. – ты стал постоянным, о чём можно говорить, как о законченном логичном подлежащем. И тогда ты знаешь, что тут нельзя больше ничего переменить, ибо наступило объективное. Субъективное продолжается, пока ещё чего-то ждут от тебя, ещё ты не установился для человека, ещё не «решён» для него... Ты был интегралом, которого искали, ждали, к которому шли навстречу. Потом ты стал интегралом, которого боялись и избегали. Затем стал интегралом, от которого уходят и не желают более видеть…
Всю жизнь человек может прожить и не учувствовать лиц человеческих вокруг себя, а видеть одни только вещи (или решённые интегралы).
Жизнь с лицом человеческим совершается в порядке постоянной переинтеграции: надежды, разочарования, уверенности и т.д. «Вещь» интегрируется в постоянное несравненно легче, чем лицо. Потому слабые люди предпочитают жить с вещами, чем с человеческими лицами. Но бывает ещё и так, что к человеческому лицу применяется отношение, как к законченной вещи, как к однажды и навсегда зафиксированному интегралу. Так может сложиться мёртвое сожитие даже у мужа с женою без понимания и общей жизни между ними, не говоря уже о постоянном открывании для себя друг друга... Мучительнее всего потерять того, кого любишь, т.е. утратить возможность говорить о нём и о себе Мы, – не приобщать его более к своей жизни, не приобщать себя к нему и его жизни. Нет ничего смертельнее разлучения с любимым. Начать смотреть на него, как на законченное и «объективное» для тебя, безучастное, более необщительное для тебя – это смерть из смертей... Нет уже стремления вновь понять, вновь приобщить к себе его жизнь. Отныне что-то кончено для тебя в нём и для него в тебе! Когда уходит дорогой покойник, этого обрыва нет. Мы с ним, его физической смертью не нарушается для нас субъективное соединение с ним. Обрыв отношений с живым, прекращение Мы между тобою и им – нечто более страшное, чем смерть. Это конец ответственности друг за друга, конец любви, конец всего, всякого общего дела. Ты его и он тебя «предали внешнему», «предали сатане»...
IV.
Всякое соприкосновение людей между собою страшно ответственно. Тут нет мелочей или неважных деталей. Малейший неправильный оттенок, допущенный при первой встрече, налагает неизгладимые последствия на общение тех же людей. Потом уже и не учесть, когда и в чём началось то, что портит и искажает дальнейшее! Может быть, уже в первый момент встречи предрешается то, откроются ли друг другу когда-нибудь эти встретившиеся люди и достигнут ли самого важного и драгоценного – общей жизни каждого в лице другого, – или при самой тесной жизни вместе будут всё более замыкаться в своем солипсизме и глухоте к другому...
И ведь это так часто в человеческой жизни, что люди живут как будто общею жизнью, вместе, но однажды начав глохнуть друг к другу, глохнут далее всё более и более, живут далее, всё более замыкаясь один от другого, не слыша более друг друга, не видя более живого лица один в другом.
Так легко портится человеческая жизнь. И так трудно достаётся единственно драгоценная золотая жила – действительно общая жизнь с открытым, незатуманенным слухом друг к другу.
Я могу сказать про себя, что избалован в жизни тем, что встречал удивительных людей по скрытым душевным силам и качествам. И совсем неверно будет сказать, что я видел их удивительными и прекрасными, а они не были таковыми. Нет, они именно были удивительными и прекрасными, только всё это было скрыто от глаз других людей и толпы, слишком занятой индивидуалистическими интересами, постройкой индивидуального счастьица, абстрактными теориями, – так что, слишком занятые собой и далекими отвлеченностями, люди не видали того, что перед самым носом: не видали истинной красоты, бескорыстия, самозабвенной любви, всеискупающих человеческих качеств, которые были у них перед носом, а они томились обо всём этом и тщетно искали этого в книгах, театрах, далеких теориях и фантазиях. Я счастлив, что у меня был достаточный слух и чутье к людям, – так что они выявились для меня. И мое убеждение, что кругом нас, не всегда заметно для нас живут очень многие удивительные люди, а в каждом из нас есть скрытый цветок, который готов распуститься, как предвестник того прекрасного, всем нам общего, которое должно быть впереди, чтобы объединить нас всех, таких рассыпанных и жалких в своём слепом одиночестве, в своей индивидуалистической культуре, которой мы ещё так гордимся.
Мы в своих буднях и в будничном воззрении на жизнь и людей, которые нам кажутся «привычным и всё тем же», и не подозреваем, как праздничен и бесконечно ценен и содержателен для нас каждый человек…
Ничто другое, как жизнь для других, выправляет, уясняет и делает простою и осмысленною собственную личную жизнь. Все остальное – подпорки для этого главного, и всё теряет смысл, если нет этого главного... Любовь сама по себе есть величайшее счастье изо всех доступных человеку, но сама по себе она не наслаждение, не удовольствие, не успокоение, а величайшее из обязательств человека, мобилизующее все его мировые задачи как существа посреди мира. Сама о себе любовь говорит: «Приближающийся ко мне, приближается к огню; но тот, кто уходит от меня, не достоин жизни». Это древнеалександрийский текст, когда-то меня особенно поразивший выражением величайшей правды о том, чем мы живём и чем жив человек. Истинная радость и счастье, и смысл бытия для человека только в любви, но она страшна, ибо страшно обязывает, как никакая другая из сил мира, и из трусости перед её обязательствами, велящими умереть за любимых, люди придумывают себе различные мотивы, чтоб отойти на покой, а любовь заменяют суррогатами, по возможности не обязывающими ни к чему. Придумываются чудодейственные программы с расчетом на фокус, чтобы как-нибудь само собою далось человечеству то, что по существу своему достижимо лишь силами любви, которая есть величайший труд...
V.
Ужасно непрочно мы живём, жизнь каждого из нас готова сорваться из того неустойчивого равновесия, которое нас поддерживает. Это, в самом деле, колебание на острие меча, и только постоянным устремлением вперёд, динамикой, инерцией движения удерживаемся мы в этом временном равновесии.
Тем осторожнее приходится относиться друг к другу, тем ответственнее всякое приближение к другому человеку, и тем более чувствуешь эту страшную ответственность перед лицом другого, чем более его любишь.
Так называемое «счастье» мешает человеку быть прекрасным, добрым, светящимся... Это ведь совсем не то, что экспансивная, щедрая, всех зовущая к себе радость!
Когда радость приходит к человеку сама собою, непрошеная и нежданная, она есть естественный плод избытка сердца и, в свою очередь, делает человека прекрасным и счастливым, как никогда и нигде (ибо для этой подлинной радости нет пространства и времени). Но когда человек начинает жадно хвататься за этот дар, чтобы удержать его во что бы то ни стало, и приискивает обеспечения своему счастию, пробует закрепить его для себя, – вот эта самая жадность к счастью, попытка закрепить за собою счастье, тотчас извращает всё и уже мешает быть тем открытым, мужественным, сильным, каким он был; делает его жадным, трепещущим буржуа. Быть благодарным за эту нежданную и неискавшуюся радость, которая приходит к тебе, как щедрый дар в ответ, быть может, на твою щедрость, и проводить без жадного и жалкого трепетания рук эту птицу – счастье, когда она собирается полететь далее – куда хочет, – отнюдь не пытаясь её удерживать, – вот, должно быть, наша норма. Только при ней мы хороши друг для друга!
Избыток радости рождает любовь, подлинная любовь, в свою очередь, окрыляет радость и вместе расширяет зрение, чтобы видеть и чувствовать, чем люди живы и что в них делается; но это ведёт к болению за других, которое впоследствии обещает новый дар – умение радоваться за других, жить радостью других. Забыв собственный эгоцентризм. Тогда уменье чувствовать других и жить для друзей будет всё расширяться.
Радость должна быть зрячая, всё видящая и всё чувствующая, т.е. она не может иметь ничего общего с тою ложной и эфемерной эвдоминистической радостью, которая покупается полусознательным, полубезотчетным закрыванием глаз на жёсткие и болезненные стороны бытия! Это, конечно, не радость, а большая печаль и беда, что мы не видим и не чувствуем (даже стараемся не видеть и не чувствовать) реальных бедствий жизни. Когда радость и радостность покупается искусственно – зажмуриванием глаз на действительность при помощи так называемых «развлечений» и разных специальных «культурных удовольствий», это приводит только к жалким результатам. Завороженные искусственными радостями люди, сами того не замечая, усугубляют несчастья мира и оказываются совершенно беззащитными, когда в один прекрасный день реальность откроется для них во всём своём громадном и трагическом значении! Лишь там, где человек всё видит и всё чувствует (по крайней мере – всё хочет видеть и чувствовать) и при этом останется верен радости бытия, – он бывает в самом деле надёжным другом для своих друзей, способным стоять твердо и дать руку помощи, когда будет нужно. При этом вот что замечательно – однажды вступив на путь искусственных радостей посредством закрывания глаз на действительность, человек будет идти на этом пути далее и далее, всё более отмежёвываясь от живого опыта и от действительных горестей человечества. Всё более будет сам себе слепить глаза, чтобы не знать настоящего значения действительности, – как это мы видим на всяком предреволюционном обществе, наслаждающемся и дуреющем всё более перед тем, как придёт час заклания; или как было в Геркуануме и Помпее накануне того, как Везувий заговорил! И, с другой стороны, тот, кто соблюдает всё видящую и всё чувствующую радость бытия, однажды встав на этот мужественный путь, будет расширять своё зрение и чувствительность к голосу реальности и чуткость к истории – всё более и более. Тут всё расширяющаяся, всё более зрячая, всё обогащающаяся, экспансивная жизнь! Всё знать. Всё видеть, ни от чего не замыкаться, и всё победить радостью бытия для друзей и с друзьями.
VI.
По сравнению с древностью и средневековьем, сдвинулся сам искомый идеал познания. Акцент ставится не на тонко разработанное учение без противоречий, а на самоотверженное распознание конкретной, повседневной реальности, как она есть. Не так, как мне хочется, чтобы она была, а так, как она есть сама для себя. Отныне не реальность вращается и тяготеет около моего законодательствующего «рацио», но мой «рацио», если он хочет быть, в самом деле, разумным, вращается и тяготеет около реальности и её законов, каковы они есть независимо от моих пожеланий. На место того древнего спорщика, с каким препирался Платон в своих «Диалогах», становится сама реальность, поскольку она непрестанно ограничивает вожделения моей теории. Теория постоянно силится расползтись в универсальное учение, а факты реальности вновь и вновь встают перед ней как новые границы и новые поучения. Теория утверждает: «Вот как оно, по-моему, должно быть». А реальность возражает: «А вот как оно есть!»
Постоянно учась понимать заново своё прошлое, человек вновь и вновь входит в новое настоящее мгновение, роковые последствия которого откроются, опять-таки, лишь в более или менее отдалённом будущем. Вот это замечательное и постоянное запоздание понимания относительно момента, когда оно нужно в особенности, и есть один из очень типичных ежедневных факторов нашего аппарата знания. Время, как вполне самостоятельный фактор сказывается здесь в особенности. А вместе с тем открывается вся острота того, как и в какую сторону должно воспитывать своё внимание и чуткость наряду со знаниями отвлеченно-научного характера. Только постоянным самовоспитанием и упражнением внимания и внимательности к людям и к среде вообще можно достигнуть той высокой подвижности и чуткости рецепции, которая необходима для бдительного понимания каждого вновь встречаемого человека и момента жизни. Очень мало, вообще говоря, людей, достигших такого понимания и вытекающего из такого живого понимания момента, – также и того, что из него и затем должно быть впереди. Действительное понимание конкретной реальности есть всегда и предвиденье того, что из этой конкретной реальности должно быть в будущем. Вот этакое конкретное предвидение столь же редкий дар и достижение, как и подлинное проникающее понимание текущего момента... Совсем точное чувствование текущего момента, действительное использование того, что он мог бы вам дать и помочь осуществить в нём то, что действительно хорошо и ценно для будущего, – это очень редкий дар или очень трудное достижение.
VII.
Вот трагедия человека: куда и к кому ни приведёт его судьба, всюду приносит он с собою себя, на всё смотрит через себя и не в силах увидеть того, что выше его! Всё приводит к себе, ко всему аккомодируется так, чтобы наименее беспокоить себя, как наблюдателя и бессознательно или сознательно переделывать всё по себе! «Ассимилировать среду по себе», т.е. постоянно переделывать её в подобие тех дворянских «парков», которые устраивались на месте древних лесов.
Так приводится человек судьбою к встрече с подлинными носителями Божьей Правды, с волнением и страхом входит в соприкосновение с ними в первый раз, – в первые мгновения действительно успевает усмотреть нечто для себя новое и тогда абсолютно вырастает, приобретает, делается повыше себя, каким он был до тех пор, но проходят дни и втягивается человек в новые впечатления, производит «редукцию» их к своему прежнему! И тогда втуне отаётся мимолетное приобретение, остается смоковница неплодною, возвращается к самодовольству, к смотрению на всё из себя и не выше себя! К приземистому, консервативному самоутверждению!
Труднее владение индивидуальным поведением, его воспитание и предвидение. Влияние вещей, быта, имущества, обстановки на склад поведения. «Кто что любит, тем и связан». Итак, если хочешь образовать в себе определенное поведение, определенный строй восприятия, определенный склад опыта – свяжи себя определенным бытом.
Очень важно, как человек приучил себя подходить к вещам и к людям в своих попытках их понять. Идёт ли дело лишь о том, как их «приспособить» к себе и к своему способу постижения? Или есть готовность узнавать и понимать их все далее и далее – такими, каковы они есть в самостоятельном их составе и содержании.
Тебе дан, к примеру, собеседник, который противоречит тебе и твоим установкам. Не допускаешь ли, что есть возможность и такая, что противоречие его создаётся тем, что ты носишь в себе, и призывается тебе раскрыть глаза на твои, может быть, сокрытые от тебя черты? И не допустить ли такой возможности, что пока он, этот собеседник, тебе дан именно как противоречащий, ты ещё и удерживаешься в некоторой относительной норме, или, по крайней мере, ближе к норме, так как предоставленный самому себе, ты давно уже покатился бы под гору?
Это совсем не такая простая и самоочевидная задача – отдавать себе отчёт и самоотчёт относительно того, чем ты являешься в действительности для окружающих тебя людей. Очень часто то, как сам себя толкует человек, является всего лишь облаком, застилающим от собственного зрения свои деяния и свою действительную роль среди событий. И вот здесь всего отчетливее выступает исключительная роль покаяния как целого состояния и установки жизни, направленных на систематический пересмотр своего текущего содержания и текущих связей с окружающими обстоятельствами. Пересмотр и пропуск через пристальную и беспощадную критику с разных сторон всего своего прошлого и настоящего с переоценкой каждой детали, – вот несравненное условие для подлинного узнавания, а затем и познания самого себя...
Настоящее познание это то, которое способно практически рецепировать ответственное содержание и внутренний смысл каждого данного переживаемого момента, чтобы не упустить сделать требующееся им! А для этого оно должно быть в самом деле «многочистым», чтобы видеть и прошлое и текущее и предстоящее с оценкою своего участия в нём...
Сплошь и рядом под знаменем закона добра и зла, излагаемого, как закон справедливости (возмездия), гноится дух самоутверждения и самооправдания в виде зависти и ненависти. Требовался исторический процесс от праотцов до пророков… чтобы воспитать человечество к известным степеням постижения добра и зла как мирового закона, служащего восхождению в ещё более всеобъемлющий закон милосердия, приобщающий человека Жизни Божией. Пребывать должна и не заглушаться совесть. Как великий и наиболее дальнозоркий орган предвидения предстоящих событий и судеб мира. Она же знает превыше закона возмездия превышающий закон милосердия... Закон возмездия и гнева, согласно апостолу, служит воспитателем к закону милосердия... Златоуст говорит, что «пророчество состоит не в том только, чтобы предсказывать будущее, но и в том, чтобы узнавать настоящее» Узнавать подлинный смысл настоящего, значит, знать уже его будущее. И то, и другое – дело Духа Святого. Кто-то сказал, что по-настоящему знать вещи – значит «узнавать, каковы они для нас». Но тут предстоит вопрос: кто такие мы-то? Ибо, каковы мы, таковы и вещи для нас: надо же узнавать содержание и исторический смысл вещей, каковы они есть, независимо от нас, каково их подлинное будущее... Прочитать в достаточной полноте содержание и смысл происходящего сейчас – это уже пророчество!
И.А. ИЛЬИН: «Хороши мы в данный момент нашей истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путем… Как бы ни были велики наши исторические несчастия и крушения, мы призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими; творить, а не заимствовать… искать русского видения, русских содержаний и русской формы, а не ходить в кусочки, собирая на мнимую бедность... Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру – из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность. И в этом – смысл русской идеи».
К О Н С П Е К Т
I.
Если нашему поколению выпало на долю жить в наиболее трудную и опасную эпоху русской истории, то это не может и не должно колебать наше разумение, нашу волю и наше служение России.
Борьба русского народа за свободную и достойную жизнь на земле – продолжается.
И ныне нам более чем когда-нибудь подобает верить в Россию, видеть ее духовную силу и своеобразие, и выговаривать за нее, от ее лица и для ее будущих поколений ее творческую идею.
Эту творческую идею нам не у кого и не для чего заимствовать: она может быть только русскою, национальною. Она должна выражать русское историческое своеобразие и в то же время – русское историческое призвание. Эта идея формулирует то, что русскому народу уже присуще, что составляет его благую силу… И в то же время эта идея указывает нам нашу историческую задачу и наш духовный путь; это то, что мы должны беречь и растить в себе, воспитывать в наших детях и в грядущих поколениях, и довести до настоящей чистоты и полноты бытия, – во всем, в нашей культуре и в нашем быту, в наших душах и в нашей вере, в наших учреждениях и законах. Русская идея есть нечто живое, простое и творческое. Россия жила ею во все свои вдохновенные часы, во все свои благие дни, во всех своих великих людях. Об этой идее мы можем сказать: так было, и когда так бывало, то осуществлялось прекрасное; и так будет, и чем полнее и сильнее это будет осуществляться, тем будет лучше...
II. Русская идея есть идея сердца…
Вот главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего возрождения и обновления. Вот то, что другие народы смутно чувствуют
в русском духе, и когда верно узнают это, то преклоняются и начинают любить и чтить Россию...
Итак, русская идея есть идея сердца.
Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что, именно, любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа.
Эту идею русско-славянская душа, издревле и органически предрасположенная к чувству, сочувствию и доброте, восприняла исторически… не жадною и властною земною волею, которая в лучшем случае догматически принимает моральное правило, повинуется закону и сама требует повиновения от других (иудаизм и католицизм), – не мыслью, которая ищет понимания и толкования и затем склонна отвергать то, что ей кажется непонятным (протестантство)... Когда русский человек верует, то он верует не волею и умом, а oгнем сердца. Когда его вера созерцает, то она не предается соблазнительным галлюцинациям, а стремится увидеть подлинное совершенство. Когда его вера желает, то она желает не власти над вселенною (под предлогом своего правоверия), а совершенного качества.
В этом корень русской идеи. В этом ее творческая сила на века.
И все это не идеализация и не миф, а
живая сила русской души и русской истории. О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также и о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники и византийские и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проистекающая из переполненного чувства…
III.
И при всем том, первое проявление русской любви и русской веры есть живое
созерцание.
Созерцанию нас учило прежде всего наше равнинное пространство,
наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения. Русскому созерцанию давалась
красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась во все – от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений. От этого души становились нежнее, утонченнее и глубже… Но сердце и созерцание дышат свободно. Они требуют свободы, и творчество их без нее угасает. Сердцу нельзя приказать любить, его можно только зажечь любовью. Созерцанию нельзя предписать, что ему надо видеть и что оно должно творить. Дух человека есть бытие личное, органическое и самодеятельное: он любит и творит сам, согласно своим внутренним необходимостям. Этому соответствовало исконное славянское свободолюбие и русско-славянская приверженность к национально-религиозному своеобразию. Русскому человеку свобода присуща как бы от природы. Она выражается в той органической естественности и простоте, в той импровизаторской легкости и непринужденности, которая отличает восточного славянина от западных народов вообще и даже от некоторых западных славян. Эта
внутренняя свобода чувствуется у нас во всем: в медлительной плавности и певучести русской речи, в русской походке и жестикуляции, в русской одежде и пляске, в русской пище и в русском быту.
Русский мир жил и рос в пространственных просторах и сам тяготел к просторной нестесненности. Природная темпераментность души влекла русского человека к прямодушию и открытости (Святославово «иду на вы»), превращала его страстность в искренность и возводила эту искренность к исповедничеству и мученичеству...
Еще при первом вторжении татар русский человек предпочитал смерть рабству и умел бороться до последнего...
IV.
Исходя из русского уклада души,
нам следует помнить одно и заботиться об одном: как бы нам наполнить данное нам свободное и любовное созерцание настоящим предметным содержанием… Мы призваны не заимствовать у других народов, а
творить свое и по-своему; но так, чтобы это наше и по-нашему созданное было на самом деле верно и прекрасно, т.е. Предметно.
У других народов был издревле другой характер и другой творческий уклад: свой особый – у иудеев, свой особый – у греков, особливый у римлян, иной у германцев, иной у галлов, иной у англичан. У них другая вера, другая «кровь в жилах», другая наследственность, другая природа, другая история. У них свои достоинства и свои недостатки. Кто из нас захочет заимствовать их недостатки? – Никто. А
достоинства нам даны и заданы наши собственные.
Так, например, все попытки заимствовать у католиков их волевую и умственную культуру – были бы для нас безнадежны. Их культура выросла исторически из преобладания воли над сердцем, анализа над созерцанием, рассудка во всей его практической трезвости над совестью, власти и принуждения над свободою. Как же мы могли бы заимствовать у них эту культуру, если у нас соотношение этих сил является обратным? Ведь нам пришлось бы погасить в себе силы сердца, созерцания, совести и свободы, или, во всяком случае, отказаться от их преобладания. И
неужели есть наивные люди, воображающие, что мы могли бы достигнуть этого, заглушив в себе
СЛАВЯНСТВО, искоренив в себе вековечное воздействие нашей природы и истории, подавив в себе
наше органическое свободолюбие… И для чего? Для того, чтобы искусственно привить себе чуждый нам
дух иудаизма, пропитывающий католическую культуру, и далее –
дух римского права, дух умственного и волевого формализма и, наконец,
дух мировой власти, столь характерный для католиков?.. Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить все, что угодно, не считаясь с законами ее духовного организма.
Россия есть живая духовная система, со своими историческими дарами и заданиями. Мало того, – за нею стоит некий божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказываться и от которого нам и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотели... И все это выговаривается русской идеей.
V. Хороши мы в данный момент нашей истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путем… Как бы ни были велики наши исторические несчастия и крушения, мы призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими; творить, а не заимствовать… искать русского видения, русских содержаний и русской формы, а не ходить в кусочки, собирая на мнимую бедность... Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру - из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность. И в этом – смысл русской идеи.
А.Ф. ЛОСЕВ: «Всякая философия, которая не питается учением о Родине, есть наивная и ненужная философия. Ее «обобщения» слишком узки и ничтожны; ее «познание» слишком нежизненно, ее «мир» и «бытие» – пустота и тюрьма, всезлобное исступление рассудка, безличное раскаяние живого духа на Голгофе собственного жалкого самообожествления».
К О Н С П Е К Т
I.
Сколько связано с этим именем всякого недоброжелательства, даже злобы, хуления, ненависти в прошлом! Водворились презрительные клички «квасной патриотизм», «ура-патриотизм», «казенный оптимизм» и пр. Это культурно-социальное вырождение шло рука об руку с философским слабоумием, не видевшим здесь величайшей категории человеческого разума вообще. По адресу Родины стояла в воздухе та же самая матерщина, что и по адресу всякой матери в устах разложившейся и озлобленной шпаны. И чем больше в прошлом люди не признавали Родины, тем больше это говорило об их собственном разложении, о социальном самоубийстве.
Всем этим «передовым» людям, стыдившимся говорить о Родине, соответствовала и философия, тоже всегда стыдившаяся таких конкретных вещей и видевшая научность только в отвлечениях рассудка.
Философы говорили об «общем» и стремились к «обобщениям». Но что это за «общее», что это за «обобщение»? Законы природы и общества, законы субъекта и объекта – вовсе не есть реально – жизненое общее. Это – головное, рассудочное общее. Это – холодные, абстрактные истуканы рассудочной мысли, головные построения, которые не волнуют человека, не будят в нем жизненных сил и страстей, не зовут на борьбу, на бой, на жертву. Это – головное общее, мыслительное общее; и это не то общее, откуда происходит реальный человек со своим человеческим телом и человеческой душой, откуда он родился, что есть его родительское лоно, что есть его Родина. Человек – чужой всему этому; и трансцендентальная апперцепция как темная, злобная и свирепая тюрьма духа гноит человека, губит человека, безжалостно и по-звериному гложет его и умерщвляет его – в одиночестве, в покинутости, в чудовищной изоляции ото всех, в застенке собственной субъективности.
Философы говорили не только об «общем». Философы говорили об «отношении субъекта к объекту», о «теории познания», даже о «происхождении человека». Но что же это за объект, что это за познание, что это за происхождение, если нет самого главного, нет отца и матери, от которых происходишь, если нет в познаваемом ничего тебе родного, если познание есть только ощущение или только мышление. Познание не есть отвлеченность. Познание не есть разрыв или раскол, не есть и объединение расколотого. Познание есть брак познающего с познаваемым. Познание есть любовь познающего к познаваемому, и любовь эта – взаимная. Познание есть рождение в истине, порождение познающего с познаваемым такого третьего, в чем уже нельзя различить познающего и познаваемого, порождение той истины, которая уже не сводится ни на познающего, ни на познаваемое, а есть их чудное потомство, поднимающее родителей на новую и никогда раньше не бывшую высоту. Для кого познаваемое – не родное, тот плохо познает или совсем не познает. Только любовь открывает очи и возвышает тайну познаваемого. Родина есть общее, но не мыслительно, не логически только общее, а физически и социально общее. Родина есть не то общее, которое только формулировано в голове, занумеровано, проштемпелевано и зарегистрировано в науке. Родина есть то реальное общее, которое меня реально породило с моим человеческим телом и с моей человеческой душой. Это общее – потому родное мне, родственное мне. Здесь мой отец и мать, не физически только, а для всего того, что во мне есть, и для личности моей отец и мать, и для социальности моей отец и мать, и для духовной жизни моей родители и воспитатели. Всякая философия, которая не питается учением о Родине, есть наивная и ненужная философия. Ее «обобщения» слишком узки и ничтожны; ее «познание» слишком нежизненно, ее «мир» и «бытие» – пустота и тюрьма, всезлобное исступление рассудка, безличное раскаяние живого духа на Голгофе собственного жалкого самообожествления.
II.
Нет никуда выхода из жизни, из ее кровавого и мутного сладострастия, если не осмыслить ее как жизнь моей Родины. Ужасы и кошмары жизни должны быть рассматриваемы и оцениваемы на фоне общей жизни. А общая жизнь есть наша Родина, есть то, что нас порождает и что нас принимает после смерти.
Жизнь, общая родовая жизнь порождает индивидуум. Но это значит только то, что в индивидууме нет ровно ничего, что не существовало бы в жизни рода. Жизнь индивидуумов – это и есть жизнь рода. Нельзя представлять себе дело так, что жизнь всего рода – это одно, а жизнь моя собственная – это другое. Тут одна и та же, совершенно единая и единственная жизнь. В человеке нет ничего, что было бы выше его рода. В нем-то и воплощается его род. Воля рода – сам человек, и воля отдельного человека не отлична от воли его рода. Конечно, отдельный человек может стремиться всячески обособляться от общей жизни, но это может обозначать только то, что в данном случае приходит к распадению и разложению жизнь самого рода, разлагается сама жизнь данного типа или в данное время, или в данном месте. Так или иначе, но всегда жизнь индивидуума есть не что иное, как жизнь самого рода; род – это и есть единственный фактор и агент, единственное начало, само себя утверждающее в различных индивидуумах.
Но как назвать такую личную жизнь, когда все отдельное, изолированное, специфическое, личное, особенное утверждает себя только лишь на лоне целого, на лоне общей жизни, на лоне чего-то нужного, законного, нормального, сурового и неотвратимого, но своего, любимого, родного и родственного, на материнском лоне своей Родины? Такая жизнь индивидуума есть жертва. Родина требует жертвы. Сама жизнь Родины – это и есть вечная жертва.
III.
От самого понятия жертвы философы так же далеки, как и от понятия родины. Говорят о поведении, о действии, о моральных и неморальных поступках, наконец, даже о «любви к ближнему», но в философии не принято говорить о жертве, несмотря на то, что вся человеческая и животная жизнь есть сплошная жертва, вольная или невольная, и несмотря на то, что единственный способ осмыслить бесконечные человеческие страдания – это понять их жертвенный смысл.
Жертва везде там, где смысл перестает быть отвлеченностью и где идея хочет, наконец, перейти в действительность. Вся жизнь, всякая жизнь, жизнь с начала до конца, от первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение, жизнь с ее радостями и горем, с ее счастьем и с ее катастрофами есть жертва, жертва и жертва. Наша философия должна быть философией Родины и Жертвы, а не какой-то там отвлеченной, головной и никому не нужной «теорией познания» или «учением о бытии или материи».
В самом понятии и названии «жертва» слышится нечто возвышенное и волнующее, нечто облагораживающее и героическое. Это потому, что рождает нас не просто «бытие», не просто «материя», не просто «действительность» и «жизнь» – все это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно, – а рождает нас Родина, та мать и та семья, которые уже сами по себе достойны быть, достойны существования, которые уже сами по себе есть нечто великое и светлое, нечто святое и чистое. Веления этой Матери Родины непререкаемы. Жертвы для этой Матери Родины неотвратимы.
Бессмысленна жертва какой-то безличной и слепой стихии рода. Но это и не есть жертва. Это – просто бессмыслица, ненужная и бестолковая суматоха рождений и смертей, скука и суета вселенской, но в то же время бессмысленной животной утробы. Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственно только и осмысливает жизнь. Преступления, жестокость, насилия, человеконенавистничество, все это ополчается на нас и на нашу Родину, но все это только и можно, только и нужно одолеть ради благоденствия Родины. Возмутиться отдельным преступным актом и вступить с ним в борьбу – мало. Это и всякое животное вступает в борьбу за то, что считает принадлежащим себе. Нет, побороть противника не ради себя и не ради своей идеи, и даже не ради только ближнего, а ради самой Родины – вот где подлинное осмысление всякой человеческой борьбы против зла.
IV.
Было время, когда этого человека не было; и будет время, когда его не станет. Он промелькнул в жизни, и часто даже слишком незаметно. В чем же смысл его жизни и смерти? Только в том общем, в чем он был каким-то переходным пунктом. Если бессмысленно и это общее, бессмысленна и вся жизнь человека. И если осмысленно оно, это общее, осмысленна и жизнь человека. Но общее не может не быть для нас осмысленно. Оно – наша Родина. Значит, жизнь и смерть наша – не пустая и бессмысленная, жалкая пустота и ничтожество, но – жертва. В жертве сразу дано и наше человеческое ничтожество и слабость, и наше человеческое достоинство и сила. Гибнет моя жизнь, но растет и крепнет общая жизнь, поднимается и утверждается человеческое спасение; и страдания, слезы и отчаяние в прошлом залегают как нерушимый фундамент для будущей радости, а бессмыслица и тьма прожитой жизни отмирают и забываются как тяжелый и уже миновавший сон. Повторяю: или есть что-нибудь над нами родное, великое, светлое, общее для всех, интимно-интимно наше, внутреннейше наше, насущно и неизбывно наше, то есть Родина, или – жизнь наша бессмысленна, страдания наши неискупаемы, и рыданию человеческому не предстоит никакого конца. Родина есть Родина. Я знаю, что это нечто большое, великое, всечеловеческое; я знаю, что это что-то прекрасное, желанное и возвышающее; я знаю, что, по крайней мере, бессознательно, если уж сознание-то не доросло, люди страдают и борются именно за это. Я знаю, что страдание, и борьба, и самая смерть для тех, кого это коснулось, только желанны, и они полны смысла, в то время как они совершенно бессмысленны для всяких отщепенцев и индивидуалов. И я мог бы еще очень много говорить о Родине. Я мог бы о ней еще бесконечно говорить. Но следует ли это делать? В одном этом слове уже даны все возможные и бесчисленные определения, все неисчерпаемое богатство возможных точек зрения и оттенков мысли. Если для вас это слово что-нибудь говорит, тогда об этом можно говорить бесконечно; если для вас одно это слово само по себе, без всяких разъяснений, еще ровно ничего не говорит, тогда поможешь ли делу логически, точными определениями? Тут не логика. Тут человеческая жизнь. Тут кровь человеческая.
V.
Разного рода писаки, испорченные дурными книгами, неизученной наукой и обнаглевшей жизнью, учили нас о любви в бранных выражениях. Бескорыстная любовь всегда находила для себя осмеяние, презрение, издевательство у людей «науки», «культуры», «цивилизации». Какое это подлое вырожденство, какой духовный и социальный развал, какое ничтожество и слабоумие!
Да! Я буду говорить о любви бескорыстной и, прежде всего, о любви к своему родному, к тому, что создало меня и других, что примет меня после смерти, о любви к Родине. Любить только и можно бескорыстно. Да! Любить только и стоит идею. Любить только и нужно общее. Любовь только и живет этим общим, только и стремится к этой бесконечной перспективе утверждения себя во всем или, по крайней мере, в некотором. В любви человек хочет стать как бы богом, порождая из себя и изводя из себя целый мир и зная его изнутри, зная его еще до его создания. И это уже самая животная, самая физическая, самая плотская любовь. В этом смысле даже и она бескорыстна. При видимом эгоизме даже и она всегда готова на жертвы, даже и она никогда не боится трудов и лишений; даже и эта любовь полна безумства самоотдания и самопожертвования . Но что же сказать о любви чистой и ясной, о любви идейной, о любви к Родине? Она бескорыстна, но это потому, что и всякая любовь бескорыстна (или она не есть любовь). Она готова на жертвы, но это потому, что нет любви без жертвы и подвига, нет любви без самоотверженности и самоотречения. Любовь к Родине тоже мечтает войти в некую общую жизнь, в жизнь родного и народного, и раствориться там, найдя себя в этом саморастворении. Любовь к Родине открывает глаза человеку на то, что не видно ему обычно, что не видно никому чужому и что вызывает насмешку у равнодушных и сытых. Но такова любовь вообще. Любящий всегда видит в любимом больше, чем нелюбящий; но прав – он, любящий, а не тот, равнодушный, ибо любовь есть познание.
VI.
Отвратительно видеть и наблюдать сытое равнодушие вокруг великого предмета; и умилительное, волнующее, восторгающее чувство, когда видим подвиг и самоотречение ради великого и любимого. Но даже и не нужно любимому быть великим. Любят люди не за что-нибудь. Любовь не сделка, не договор, не корыстный обмен вещами, не юриспруденция. Любящий любит не потому, что любимое – высоко, велико, огромно. Родители любят детей и дети любят родителей не за высшие добродетели, а потому, что они друг другу родные. Благородный гражданин любит свою Родину также не за то, что она везде и всегда, во всем и непременно велика, высока, богата, прекрасна и пр. Нет. Мы знаем весь тернистый путь нашей страны; мы знаем многие и томительные годы борьбы, недостатка, страданий. Но для сына своей Родины все это – свое, неотъемлемое свое, родное; он с этим живет и с этим погибает; он и есть это самое, а это самое, родное, и есть он сам. Пусть в тебе, Родина-Мать, много и слабого, больного, много немощного, неустроенного, безрадостного. Но и рубища твои созерцаем как родные себе. И миллионы жизней готовы отдаться за тебя, хотя бы ты была и в рубищах.
«Вы умрете, и вы этому рады, – говорил мне тоже один интеллигентишка. – Но ведь если вы умрете, то все равно ваша жизнь бессмысленна, и все равно судьба властвует над вами». Нет, кто любит свое родное, тот не умрет, тот будет вечно в нем жить и вместе с ним жить. И этой радости, этой великой радости достаточно для того, чтобы быть спокойным перед смертью и не убиваться над потерями в жизни. Кто любит, тот умирает спокойно. У кого есть Родина, тот, умирая если не за нее, то хотя бы – только в ней, на ней, умирает всегда уютно, как бы ребенок, засыпая в мягкой и теплой постельке, – хотя бы эта смерть была и в бою, хотя бы это и была смерть летчика, упавшего с километровой высоты на каменистую землю. Только Родина дает внутренний уют, ибо все родное – уютно, и только уют есть преодоление судьбы и смерти.
VII.
Я когда-то убивался и изнывал, наблюдая звериную жестокость и кровавые страдания в животной и человеческой жизни. Но теперь я спокоен. Кто видел мало зла, тот хлопочет, суетится, ерзает, ужасается и убивается. Но кто знает, что весь мир лежит во зле, тот спокоен, ибо самая эта суета мира как лежащего во зле уже сама по себе предполагает, что мир не есть зло, что это его временное состояние, что существует истина и правда, превысшая жизни, и что каждому велено природой отдать свою дань и злу и добру.
Не волнуют меня сейчас римские императоры. Но это – только потому, что жизнь выше их кровавого сладострастия; и это потому, что есть превысшая, общечеловеческая Родина, которая есть твердыня добра и истины и которая может велеть вступить мне в смертный бой и с римскими и со всякими иными императорами. А знать веления Родины, своевременно их воспринимать – дело величайшей человеческой мудрости. Главное, что есть опора против бессмыслицы жизни, есть твердыня, превысшая судьбы и есть внутренняя и несокрушимая цитадель презрения к смерти, есть любовь и жертва, есть подвиг и счастье самоотречения, есть в самоотречении для других и для Родины самое сокровенное и уже действительно несокрушимое самоутверждение, самопорождение.
И.А. ЕФРЕМОВ: «Целенаправленная ложь создаёт своих демонов, искажая всё: прошлое, вернее представление о нём, настоящее – в действиях и будущее – в результатах этих действий. Ложь – главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты. Каждое действие, хотя бы внешне гуманное, оборачивается бедствием для отдельных людей, целых групп и всего человечества. Идея, провозглашающая добро, имеет тенденцию по мере исполнения нести с собой все больше плохого, становиться вредоносной».
К О Н С П Е К Т
I.
Одно тесно связано с другим. В плохо устроенном обществе человек или должен развивать в себе крепкую, бесстрашную психику, служащую самозащитой, или, что бывает гораздо чаще, надеяться только на внешнюю опору – бога. Если нет бога, то вера в сверхлюдей, с той же потребностью преклонения перед солнцеподобными вождями, всемогущими государями. Те, кто играл эту роль, обычно тёмные политиканы, могли дать человечеству только
фашизм и ничего более. В действиях всех этих владык, помимо обусловленности, было ещё отсутствие понимания далёких последствий. Это порождало безответственность, приводившую к трагическому результату. Опасное, отравленное лживыми идеями общество, где ценность отдельного человека ничтожна и его жизнь без колебания приносится в жертву чему угодно – государственному устройству, деньгам, производственному процессу, наконец, любой войне по любому поводу.
II.
Мы столкнулись с обществом своеобразным. Пока не ясно, явилось ли оно дальнейшим развитием монополистического государственного капитализма или же муравьиного лжесоциализма. Обе эти формы смыкались в земной истории установлением олигархических диктатур. В том и другом случае конечным результатом была бесчеловечная олигархия с многоступенчатой иерархической лестницей. Подбор на этой лестнице происходил по признаку бездумной и безответственной преданности, подкрепляемой дешёвым подкупом. Монополистический государственный капитализм невозможен без олигархии, ибо при неизбежном падении производительных сил можно хорошо обеспечить лишь привилегированную верхушку. Бесчисленные преступления против народа оправдывались интересами народа, который на деле рассматривался как грубый материал исторического процесса. Для любой олигархии было важно лишь, чтобы этого материала было побольше, чтобы всегда существовала невежественная масса – опора единовластия и войны. Между такими государствами возникло нелепое соревнование по росту народонаселения, потянувшее за собой безумное расточительство производительных сил планеты, разрушившее великое равновесие биосферы, достигнутое миллионами веков природной эволюции. А для «материала» – народа – бессмысленность жизни дошла до предела, обусловив наркоманию во всех видах и равнодушие ко всему...
Капитализм заинтересован в техническом образовании и поддерживает проповедь религиозной морали. Муравьиный лжесоциализм, наоборот, тщательно искореняет религию, не заинтересован в высоком уровне образования, а лишь в том минимуме, какой необходим, чтобы массы послушно воспринимали «великие» идеи владык – для этого надо, чтобы люди не понимали, где закон, а где беззаконие, не представляли последствий своих поступков и полностью теряли индивидуальность, становясь частицами слаженной машины угнетения и произвола.
Мораль в зависимости от обстоятельств диктуется свыше. Кроме морали религиозной и обычного права, возникшего из общественного опыта, есть духовные устои, уходящие корнями в тысячи веков социальной жизни, у цивилизованного человека скрытые в подсознании и сверхсознании. Если и этот опыт утрачен в длительном угнетении и разложении морали, тогда ничего от человека не останется. Поэтому ничего постоянного в индивидуальностях быть не может, кроме отсутствия инициативы и, пожалуй, ещё страха перед вышестоящими. Многообразные страхи, пронизывающие такое общество, аналогичны суеверным страхам, возникавшим в изолированных остатках архаических культур, где ужас перед богами заставлял ограждать себя сложнейшими ритуальными обрядами вместо сознательной ответственности за свои поступки.
Это толпа! Подавление индивидуальности сводит людей в человеческое стадо, как было в Темные Века Земли, когда христианская церковь фактически выполнила задачу Сатаны, озлобив и сделав убийцами множество людей... К несчастью, главная религиозная книга наиболее техничной и могущественной из цивилизаций – белой – была Библия, наполненная злом, предательством, племенной враждой и бесконечными убийствами...
Именно в фазе государственного капитализма выявилась вся бесчеловечность такой системы.
Олигархия властвует лишь ради своих привилегий. Существо этой формы в неравенстве распределения, не обусловленном ни собственностью на средства производства, ни количеством и качеством труда. В то же время во главе всего стоит частный вопрос личного успеха, ради которого люди готовы на всё, не заботясь об обществе и будущем. Все продаётся, дело только в цене.
Лжесоциализм, усвоив от государственного капитализма демагогию и несбыточные обещания, смыкается с ним в захвате власти группой избранных и подавлении, вернее, даже физическом уничтожении инакомыслящих, в воинствующем национализме, в террористическом беззаконии, неизбежно приводящем к фашизму. Самая страшная опасность организованного общества – чем выше организация, тем сильнее делается власть общества над индивидом. И если борьба за власть ведётся наименее полезными членами общества, то это и есть оборотная сторона организации. Чем сложнее общество, тем большая в нём должна быть дисциплина, но дисциплина сознательная, следовательно, необходимо всё большее и большее развитие личности, её многогранность. Однако при отсутствии самоограничения нарушается внутренняя гармония между индивидом и внешним миром, когда он выходит из рамок соответствия своим возможностям и, пытаясь забраться выше, получает комплекс неполноценности и срывается в изуверство и ханжество. Вот отчего так сложно воспитание и образование, ведь оно практически длится всю жизнь.
III.
Прекрасные сказки Земли о добрых царях, мудрых королевах, безупречных рыцарях – защитниках угнетённых и обездоленных. Но – легенды о доблестных полководцах и борцах за веру оборачивались чередой кровавых убийств, жестокого фанатизма и изуверства, разрушением красивых городов, стран и плодоносных островов.
Техника массовых истреблений непрерывно «совершенствовалась». Отсечение голов, костры, кресты и колья не могли уничтожить скопления людей в завоёванных городах. Людей стали укладывать связками в полях, и конные орды скакали по ним. Копьями и саблями гнали обезумевшие толпы в горы, сбрасывая их с крутых обрывов. Заставляли выкладывать из живых людей стены и башни, переслаивая ряды тел пластами глины.
Из всех падений человека в дальнем и недавнем историческом прошлом деградация римлян не имела себе равных, разве в Германии в эпоху фашизма. Римляне, столь высоко возносившие себя над «варварами», сами были наихудшими дикарями в обращении с людьми.
Потакая самым низменным инстинктам, правители Рима превратили своих граждан в невежественную садистскую толпу, ненасытную в требовании «хлеба и зрелищ».
Жестокость и полное отсутствие сострадания сделали мучения человека развлечением, а полное отсутствие представления о достоинстве иноплеменников и иноверцев создали атрофию совести и благородства.
Еще в дохристианский период римляне начали практиковать в цирках, как специально построенных для этой цели, так и в перестроенных греческих театрах, зрелища кровавых сражений людей с дикими зверями или между собою. Обычное притупление сильных ощущений заставляло императоров и консулов наращивать число убийств и разнообразить приемы.
Помпей отпраздновал свою победу, устроив венацию, или «охоту» в цирке. За пять дней игрищ было убито шестьсот львов и тысяча четыреста человек.
Император Тит, строитель огромного цирка в Риме – Колизея, истребил девять тысяч зверей и двенадцать тысяч людей. В первый же день погибло семь тысяч человек и пять тысяч зверей. Христиане, зашитые в звериные шкуры или привязанные к столбам, были пожираемы заживо под улюлюканье и вой пятидесяти тысяч зрителей – так называемых свободных граждан великого города.
Император Троян погубил двадцать четыре тысячи человек и одиннадцать тысяч зверей. Слоны, бегемоты, львы, леопарды, медведи, гиены, крокодилы, тигры, кабаны – всё гибло на потеху осатанелых толп. Тысячи нагих женщин, совсем юных девушек и детей были растерзаны на аренах хищниками, растоптаны слонами, носорогами и дикими быками.
Император Пробус насадил лес на арене Колизея и устроил «охоту» из ста львов, двухсот леопардов и трехсот медведей. Люди – «охотники» должны были убивать хищников короткими копьями. На следующий день были убиты три тысячи кабанов, оленей и страусов.
Император Гордиан устроил празднование с тысячей медведей, а в день тысячелетия Рима две тысячи гладиаторов погибли на арене. Подобные представления, конечно, были не в одном Риме, а во всех больших городах.
Не меньшую бесчеловечность и духовную деградацию проявляли римляне и при своих завоеваниях. Вместо уважения к мужеству и геройскому сопротивлению своих врагов они учиняли подлую расправу над безоружным мирным населением, сгоняя побежденных вместе с семьями, детьми и стариками в рудники и каменоломни, где они медленно умирали в нечеловеческих условиях, не имея воды для умывания, жилищ и постелей.
Такова была величественная цивилизация, оставившая гордые надписи «Глория Романорум» (Слава Римлян), которую народы Европы на протяжении многих веков считали недосягаемым образцом. Возмездие, как всегда, пришло поздно и обрушилось, как обычно, на невинных. Но и гораздо более поздние государства тоже состязались в жестокостях. Французские короли, носившие подчас гордые прозвища, вроде Короля-Солнца, с неимоверной дикостью расправлялись с иноверцами – тоже французами.
Скованных одной цепью по нескольку сот человек, их гнали на галеры Средиземного моря, где в ужасающих условиях, абсолютно нагие, прикованные к скамьям, они трудились на веслах пожизненно, не имея за собой никакой вины. Массовые избиения приняли еще более чудовищный характер, соответственно увеличению населения планеты и могучей технике. Громадные концентрационные лагеря – фабрики смерти, где голодом, изнуряющим трудом, газовыми камерами люди уничтожались уже сотнями тысяч и миллионами. Горы человеческого пепла, груды трупов и костей – такое не снилось древним истребителям рода человеческого. Атомными бомбардировками за несколько секунд уничтожались города. Вокруг нацело выжженного центра, где сотни тысяч людей, деревья и постройки погибали мгновенно, располагался круг разрушенных зданий, среди которых ползали ослеплённые, обожжённые жертвы. Из-под обломков нёсся нескончаемый вопль детей, призывавших родителей и моливших о воде.
IV.
В капиталистической олигархии чем выше тот или иной класс, группа или прослойка стоит на лестнице общественной иерархии, тем больше в ней убийц, прямых и косвенных, потенциальных и реальных. Убийцы бывают разного плана – сознательные и бессознательные. Одни поступают так из прислуживания владыкам, другие от невежества, когда пост решающего значения занимает необразованный, тёмный человек. Виды убийства многообразны. Убивают несоответствием выполняемой работы и условий, в которых она проводится. Отравляют отходами производств и моющими химикатами реки и почвенные воды; несовершенными, скороспелыми лекарствами; инсектицидами; фальсифицированной удешевлённой пищей. Убивают разрушением природы, без которой не может жить человек, убивают постройками городов и заводов в местах, вредных для жилья, в неподходящем климате; шумом, никем и ничем не ограничиваемым. Плохо оборудованными школами и больницами, наконец, неумелым управлением, порождающим великое множество личных несчастий, а те ведут к огромному спектру нервных болезней. И за всё ответственны в первую очередь – учёные и технологи, ибо кому, как не им, исследовать причины, вызывающие убийственные последствия. А случаи, когда выступают прямыми убийцами, вооружая охранные силы, предназначенные для истребления инакомыслящих? Когда разрабатывают пытки и психологическое подавление, когда создают орудия массового убийства?
Человек, в массе своей невоспитанный, недисциплинированный, не знающий путей к самоусовершенствованию, старался уйти от непонятных проблем общества и личной жизни. Отсюда стали неизбежны наркотики, из которых наиболее распространён алкоголь, грохочущая музыка, пустые, шумные игры и массовые зрелища, нескончаемое приобретение дешёвых вещей.
Люди уже не способны верить ни во что и заботятся лишь об элементарных удовольствиях, ради которых они готовы на всё. Если пустыни наступают, съедая плодородные почвы, если израсходованы минеральные богатства, если деградация во всём и особенно в душах людей, то чем, какой силой они поднимутся? Права человека. Какие права? Не права, а обычные инстинкты, свойственные всем животным, инстинкты, идущие вразрез с нуждами общества. И не могут понять, что
свобода может быть лишь от великого понимания и ответственности. Никакой другой свободы во всей вселенной нет. А им словно вовсе не важно знать, что их дети будут здоровы, умны, сильны, что их ждёт достойная жизнь. Они подчиняются минутному желанию, вовсе не думая о последствиях, о том, что они бросают в нищий, неустроенный мир новую жизнь, отдавая её в рабство, обрекая на безвременную смерть. Неужели можно ожидать, что ребёнок родится великим человеком, зная, что такая вероятность ничтожно мала? Разве можно так легкомысленно относиться к самому важному, самому святому? Толпа и властитель – диалектическое единство противоположностей – раздельно не существуют. И обе стороны невежественные, садистски жестокие, озлобленные друг на друга, особенно когда назревает противоречие социальной сложности и духовной нищеты. Это люди, с которыми можно сделать всё, что угодно! Ограбить, отнять жён и возлюбленных, выгнать из удобных домов. Надо только применить старый, как мир, приём – восхвалять их. Кричите им, что они велики, прекрасны, храбры и умны, и они позволят вам всё. Но попробуйте назвать их тем, что они есть на самом деле: невеждами, глупцами, тупыми и беспомощными ублюдками, и рёв негодования заглушит любое разумное обращение к ним, хотя они живут всю жизнь в унижении куда худшем.
V.
А миллиарды дураков и психопатов, дробящих истину на мелочные «откровения» и создающих великую путаницу мнений? Один «мудрец» всерьёз писал о знании как о жире, засоряющем мозг. Такая общественная система не обеспечивает приход к власти умных и порядочных людей, в этом её основная беда. Более того, в этой системе есть тенденция к увеличению некомпетентности правящих кругов. Самовластие неизбежно портит людей.
Стремление владычествовать, возвышаться над другими, повелевать людьми – один из самых примитивных инстинктов. Эмоционально это самый низкий и тёмный уровень чувств!
Когда объявляют себя единственно – и во всех случаях – правым, это автоматически влечёт за собой истребление всех открыто инакомыслящих, то есть наиболее интеллигентной части народа. Чтобы воспрепятствовать возрождению вольности, олигархи ставили задачей сломить волю своих подданных, искалечить их психически. И к осуществлению этой задачи повсеместно пытались привлечь учёных. Средства духовной ломки были несложны: террор и голод плюс полный произвол в образовании и воспитании. Духовные ценности знания и искусства, тысячелетиями накопленные народами, изымались из обращения. Вместо них внушали погоню за мнимыми ценностями, за вещами, которые становились всё хуже по мере разрушения экономики, неизбежного при упадке морально-психического качества людей. В любой момент в любом месте планеты владыки могли сделать всё, что угодно, бросив лишь несколько слов. Разъяснение необходимости или объяснение случившегося предоставлялось учёным слугам. Эта абсолютная власть нередко попадала в руки психически ненормальных людей. В своё время именно параноики с их бешеной энергией и фанатичной убежденностью в своей правоте становились политическими или религиозными вождями. В результате в среде физически более слабых резко увеличивалось число людей с маниакально-депрессивной психикой, основой жизни их становился страх – страх перед наказанием, дамоклов меч хронической боязни – как бы и каким-либо образом не ошибиться и не совершить наказуемый проступок. Целенаправленная ложь создаёт своих демонов, искажая всё: прошлое, вернее представление о нём, настоящее – в действиях и будущее – в результатах этих действий. Ложь – главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты. Каждое действие, хотя бы внешне гуманное, оборачивается бедствием для отдельных людей, целых групп и всего человечества. Идея, провозглашающая добро, имеет тенденцию по мере исполнения нести с собой всё больше плохого, становиться вредоносной.
Архимандрит ИОАНН (Крестьянкин): «Торжество не о видимой славе Православия, но о том единственном, что дает миру жизнь, и чего не могут отнять теперь уже никакие внешние беды и никакие враги — это торжество Божественной Любви к миру и вечная жизнь мира в этой Любви и любовью. А для нас, для каждого из нас, остается только частный вопрос — будем ли мы с вами участниками этой Божественной Любви?»
К О Н С П Е К Т
I.
Дорогие мои! Сегодняшнее положение России дает нам особенный повод говорить о бытии диавола, о разрушающей, смертоносной деятельности его. И жизнь наша теперешняя настоятельно требует, чтобы мы все очень внимательно отнеслись к этой теме. Главной задачей врага рода человеческого во все времена была, есть и будет борьба с Богом за души людей, где место битвы сердца человеческие. Все совершается там: в нашем сердце может уместиться бездна ада, и там же — искра святой веры, сохраненная Богом от тлетворного дыхания вражия, родит пламень Божественной любви ходатая вечной радости.
И нам с вами, дорогие мои, надо знать свое сердце, ибо невнимание и незнание не оправдают нас в день Страшного Суда, который неотвратимо приближается к земле. «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его...» (Мф.25:41), скажет Сын Человеческий тем, кто не знал, кто не хотел знать. Но как же не знать, когда нам с вами наша собственная жизнь ежедневно дает почувствовать насилие, тиранию над нами и самого диавола, и «сынов противления», то есть людей, которые стали исполнителями злой воли диавола на земле.
Вспомним грозные пророчества Писания: «Земля опустошена вконец и совершенно разграблена... Сетует, уныла земля; поникла... Земля осквернена под живущими на ней, ибо они преступили законы, изменили устав, нарушили вечный завет. За то проклятие поедает землю, и несут наказание живущие на ней... Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски... Земля сокрушается, земля распадается, земля сильно потрясена; шатается земля, как пьяный, и качается... и беззаконие ее тяготеет на ней» (Ис.24:3-6,16,19-20).
Да разве эти слова не о России, не о нас? Это же мы преступили закон Божий! Это мы нарушили Его завет! Это мы забыли Бога! И наша матушка-кормилица земля уже рождает одни «терния и волчцы» от злобы живущих на ней. И небо, когда-то дарившее людям светлый дождь и плодоносную росу, сеет на наши головы химическую отравляющую влагу, и ветер Чернобыля обжигает мир своим смертоносным дыханием. И разгул зла, лукавства и вражды идет по земле. И нет молитвы, чтобы залить этот пожар зла, нет духовной силы, чтобы предотвратить грядущую гибель...
II.
Все то, даже малое зло, которое успеваем натворить мы, грешные люди, приводит в совокупность великий дирижер сатана. Он сеет малое и выращивает в большое. И тайна беззакония восходит «от силы в силу» именно потому, что вконец ослабело наше сопротивление ей, оскудело наше понятие о ней.
Мы в своем обольщении забываем Бога, забываем небо, забываем вечность. Люди целиком погружаются в плотскую жизнь, и на этой почве разрастается всепоглощающий разврат. Младенцы, зачатые в беззаконии, появляются в мир больными, от рождения одержимыми духом злобы, часто они лукавством превосходят взрослых. Отроки, не зная детского простодушия, играют во взрослых, в одуряющих химических веществах ищут особых видений и ощущений, зачастую находя в них смерть. Юноши и девушки, не зная самого понятия невинности и чистоты, погружаются в болото такой грязи, о которой помыслить страшно и срамно глаголати. Наркотический угар для многих становится единственно реальной жизнью.
А грохот бесовского шума и бесстыдной лжи, ворвавшийся в дома наши с телевизионных экранов? Оглушил, одурил всех от малого до большого, вовлек все в водоворот адского кружения, поработил души насилием лукавого слова! Нормой жизни становится: ходи по трупам задавленных тобою, рви кусок из чужого рта и плюй на всяческие заветы!
И вот мы, не задумываясь, добровольно впускаем в дома свои телевизионных колдунов всякого рода и учимся у них, как быстрее и надежнее безвозвратно погубить душу. Цепи, скованные из тьмы предательства, измен, стихийной гордости, лжи и самомнения, — все крепче окутывают наши сердца, связывают наш ум, наши руки, все наше существо. И мы становимся не способными ни к чему доброму. И светлый Ангел Хранитель стоит поодаль, оплакивая сердца наши, ставшие игралищем бесов. А тот враг, что посеял в нас страшные плевелы злобы и гордыню лжеименного разума, он — «человекоубийца искони», лжец и отец лжи любуется плодами своих дел. И Бог теперь не столько отрицаем, сколько вытесняем из сердца человека различными пристрастиями и житейскими попечениями. Бог просто забыт! «Даждь Ми, сыне, твое сердце» (Притч.23:26), просит, зовет Господь. Да где оно, наше сердце?! И есть ли еще оно?.. Если и есть, то нет в нем уголка, местечка для Бога, для света и тишины, для мира и любви. И страшно нам, что свет Божий откроет для нас самих ужасный хлам нашего сердца. И мы гоним Бога и бежим от всего, что может обнаружить наше истинное лицо...
III.
И даже в Церкви гордыня мешает нам врачевать свои душевные язвы. Теперь много молодежи ринулось в Церковь, кто — уже познавши всю скверну греха, кто — отчаявшись разобраться в превратностях жизни и разочаровавшись в ее приманках, а кто, задумавшись о смысле бытия. Люди делают страшный рывок из объятий сатанинских, люди тянутся к Богу.
Но нет! Великий «ухажер» диавол на самом пороге Церкви похищает у большинства из них смиренное сознание того, кто они и зачем сюда пришли. И человек не входит, а «вваливается» в Церковь со всем тем, что есть и было в нем от прожитой жизни, и в таком состоянии сразу начинает судить и рядить, что в Церкви правильно, а что и обновить пора. Но, дорогие мои, такие гордецы находятся в страшном обольщении. Они примут и священный сан, они примут и монашество, но все это уже без Бога, водимые той же силой, что вела их в жизни до прихода в Церковь и что так ловко обманула их теперь.
А уж обманывать-то диавол умеет! Нынче едва ли не каждый день мы слышим и читаем в периодической печати о всяких явлениях-знамениях то на небе, то на земле: о светящихся летающих объектах, о «добреньких» инопланетянах, о «барабашках», которые вторгаются в жизнь наших современников, навязывая им определенные нормы поведения, творя мнимые чудеса, приучая к послушанию себе. Есть даже случаи самоубийств, совершенных по внушению этих «опекунов».
А новые, открывшиеся в последнее время способности «целительства» с помощью «ясновидения» и «прозорливости»? Открывшиеся у многих людей — от юноши, с грехом пополам осваивающего школьную программу, до преподавателя вуза, от тетушки-домохозяйки до дамы, образованной во всех отношениях. Поразительно, что большинство из них, не обремененных никакими знаниями в области медицины, воспринимают открытие своих способностей как «дар неба».
Дар-то дар! Но от кого и зачем, что может принести он «врачу» и больному? Все это, дорогие мои, знамение «последних времен». Это значит, что святыня христианства, оскорбленная нашим вероотступничеством, неприметным для суетящейся толпы образом удаляется из среды человеческой, оставляя мир на произвол торжествующего зла. И оттого у многих, живущих на земле, возникает в наше время предощущение грядущей катастрофы. Но человечество, даже томимое тяжелым предчувствием, не хочет остановиться, задуматься, понять, что же с ним происходит. Грех поработил ум и сердце, согнул и исказил человека настолько, что он перестал видеть Бога, он уже не может выпрямиться, чтобы ум его осиял свет Божественной истины и тьма исчезла. Господи, имя Тебе Сила, подкрепи же нас всех, изнемогающих и падающих!
IV.
Теперь наступают такие дни, что имя христианское слышится повсюду, храмов открывается даже больше, чем можно найти молящихся. Но не будем спешить радоваться. Ведь как часто это только видимость, ибо внутри уже нет духа христианского, духа любви, духа Божия, творящего и дающего жизнь, но царит там дух века сего — дух подозрительности, злобы, раздора. Духи-обольстители и учения бесовские уже явно проникли в церковную среду. Священнослужители, народ церковный, попуская себе ходить в жизни в похотях сердец своих, одновременно молясь Богу и работая греху, получают за это должное вознаграждение. Бог их не слышит, а диавол, не связанный силой Божией, творит через обольщенных свои непотребные дела.
Когда новое язычество вновь ослепило мир, не новое ли иконоборчество во весь голос заявляет о себе. Иконы сейчас не уничтожают, их собирают, за ними охотятся, но одни видят в них лишь красоту старины — экзотику, другие пленяются профессиональным совершенством изображения, третьи святотатственно простирают к ней руки, чтобы превратить ее в серебро или золото. Не кощунство ли это!? И держат они в руках иконы, но не ведают они, что Дух Святый, ища в обладателях икон живых одушевленных храмов, достойных вселения святости, и не найдя таковых — отступает. И произносит о них горестный приговор: “Несть разумеваяй, несть взыскаяй Бога. Вси уклонишася, вкупе непотребны быша. И гнев Божий пребывает на них”.
Дорогие мои, не страшно ли это? То, что должно освящать человека, делает его еще более грешным, присоединяя к прочим грехам тяжкий грех оскорбления Святаго Духа. И Дух Святый удаляется, а человек становится слепым и уже не может зреть чудес Божиих.
V. И если сегодня мы видим земную Церковь удрученной и отягченной всякого рода бедами и скорбями (а это почти постоянное состояние Церкви Православной от ее основания), и кажется нам: есть ли о чем радоваться? То знайте, дорогие мои, Торжество Православия в Церкви будет праздноваться всегда, ибо это
торжество не о видимой славе Православия, но о том единственном, что дает миру жизнь, и чего не могут отнять теперь уже никакие внешние беды и никакие враги — это торжество Божественной Любви к миру и вечная жизнь мира в этой Любви и любовью. А для нас, для каждого из нас, остается только частный вопрос — будем ли мы с вами участниками этой Божественной Любви?
В.Е. ЛЕБЕДЬКО: «Человек с большой буквы – Человек, освободившийся от догм и иллюзий, живёт в согласии с Природой и переживает себя не на фоне убогого мирка «дом-работа-тусовка», а в масштабе Земли. Для него нет не важных вопросов, другое дело, что он грамотно ставит приоритеты и распределяет силы на решение этих вопросов, – своих личных и планетарных. Его желания не являются желаниями других людей или рекламы, а идут из глубины собственной души, которая связана с планетой, с её нуждами, настроением, атмосферой. Это человек Земли. Он чувствует Землю и других людей, его желание помочь им идёт не от воспитания и желания прослыть «хорошим», а из ощущения сопричастности Вечному».
К О Н С П Е К Т
I.
Что творится в мире людей… Холят тело, лелеют тело, украшают тело... Но какой
смрад стоит в душах, несмотря на все украшения и парфюм! Знать этого люди, как правило, не желают. А состояние – околопредельное. В мир вложено столько лжи, что его достаточно лишь легонько подтолкнуть, и он начнёт сыпаться. Мир – буквально на грани этого…
Очень много лишнего и каждую минуту плодится этого лишнего всё больше и больше. Всё перекошено, люди хотят для себя только «хорошего» и «комфортного». Плюс яркий и захватывающий внимание информационный мусор, – большинство людей оказываются пойманными в пелену тупых, но приятных мыслей и фантазий, навязанных
обществом потребления. Людей приучили к удобству, убаюкали. Трудно и не хочется вырываться из этого приятного морока. В нём удобно, но он губителен. В этом нет ничего интересного и, тем более, Истинного. Там, где преобладают примитивные чувства, – там нет возможности мыслить тонко. И все трясутся от страха, что лишаться привычных удобств, а ведь не этого нужно бояться, а как раз наоборот.
Провозглашается «свобода» и «демократия», но свободы никакой нет.
Людей зомбируют, играя на комфорте и уюте, престиже и прочих мелочах. Это рабство уюта. Раньше боялись угроз неподвластных человеку сил, а теперь – потерять некий уровень уюта и комфорта, которого не было еще лет десять-двадцать назад. И люди как будто забыли, что жили тогда без этого, и многие, опираясь на иные ценности, жили – достойно и красиво. А ещё раньше – внутренняя честность вообще была в почёте, лишиться её считалось катастрофой. Сейчас же
люди – заложники своих потребительских нужд. Всякий каприз должен быть удовлетворён, причём почти немедленно, мало кто хочет и может терпеть и ждать.
А ведь за уют придётся расплачиваться – ощущением слабости и собственного ничтожества, страхом потерять что-то нажитое и привычное, ощущением бессмысленности и отсутствия чего-то более важного и настоящего. В глубине-то души все знают, что уют и материальные ценности – не настоящие, что удобство им не принадлежит. Что, продолжая такой образ жизни, потеряют вообще всё, вплоть до жизни. Ну, имеете, согласно бумажке с печатью и подписью, квартирку, но случись техногенная катастрофа, смута или ещё что – и грош цена этой бумажке. Низкая самооценка – самая распространенная болезнь нашего времени, – эта низкая самооценка вполне заслуженная!!!
В конце концов, дело ваше, – живите, как хотите. Придумывайте себе оправдания. Живите, делая вид, что имеете какие-то гарантии, а это ложь и, в конечном счёте, предательство себя.
Сытый сон, забвение ничтожеств... Если, кроме как «нае…» ближнего, вы уже ни на что не способны. Предприниматели, бизнесмены – рисуются сильными людьми, а в чём их сила? Только в обмане других и самообмане, в подмене ценностей. Стоит ли уж так гордиться своими «достижениями» и приобретениями, собственностью и прочим бредом. Вы даже не представляете, – какой это
бред. Всё общество, включая науку и религию, живёт в бреду. Это и смешно и печально – насколько верят в эти науку, религию, технику, законодательство, гарантии, политику, экономику, в свои
«достижения», которыми прикрываются от переживания своей ничтожности. Погрязли в удобстве. И мировой кризис, который сейчас наступает, – это благо. Он хоть немного оттягивает развязку, дает шанс на пробуждение многим... Стремление современного человека к безудержному потреблению – комфорту и немедленному удовлетворению своих прихотей – его основной внутренний враг. Отсюда и неумение терпеть лишения. Народ стал слаб и жидок, неспособен на Поступки, на жертвы. Надеется только на то, что имеет «права и свободы» и их ему должны гарантировать. А с какой стати? Ну, социальная система сейчас устроена – так. Но она в любой момент может рухнуть. Сидишь ты в тепле и уюте, жуёшь рябчиков перед телевизором, а тут раз – поотключается электроэнергия, связь. Придут в твой уютный мирок мародёры и в лучшем случае – выкинут тебя из твоей обставленной «по фэн-шую» квартирки. Есть гарантия от такого развития событий? А все живут, как будто есть гарантии, права, свободы. А все надеются на то, что общество должно им всё обеспечить и сваливают «ответственность за свою жизнь» с себя на что угодно. Вот он – источник глубочайшего самообмана. Вот, что правит душами, – тупость, инертность, мелочность. Настроения, помыслы и намерения людей направлены в основном на то, чтобы защититься от Жизни, друг от друга. Но стоит за этим мороком, увы, злобная жажда власти одних над другими, а по сути – каждого над каждым. Парадокс.
II.
Поэтому очень много вранья. Пусть даже враньё вынужденное, за которое человек прячется, когда бежит от какой-то боли. Даже в этих случаях никто никого не вынуждает. Надо сделать выбор – пройти через боль или спрятаться за ложь.
Честность, искренность, простота, бесхитростность. Понятно, что люди должны жить честно. Без удобных соглашений и покрывания своей и чужой лжи. Но чтобы могло проявиться настоящее человеческое и божественное – прямота, чистота, честность, и, прежде всего, по отношению к самому себе, придётся разрушать свои иллюзорные мирки. Это требует мужества, через серьёзные «ломки» пройти должны будут – почти все. И хотя задача перед человеком одна и очень простая, однако для практического выполнения – предельно сложная: не жалеть себя и не стараться выгадать себе каких-то поблажек ни от людей, ни от Природы. Не «стелить соломку»: не отгораживаться иллюзорной стеной, не надеяться сохранить иллюзорное благополучие. «Соломка» не спасёт. Даже странно, сами должны это понимать.
Каждый человек должен опереться на некий минимум
смирения, позволяющий трезво видеть, что происходит. И иметь
терпение, чтобы найти понимание этих элементарных вещей в себе и донести до тех, кто понимать ничего не хочет. Если человек это смирение в себе задушил, он, обманывая себя и предавая других, бежит от Жизни. Пусть бежит. Далеко не убежит. Не нужно и стараться такого переубеждать. Терпеть, – ан, вдруг, да и наступит возможность для взаимопонимания.
Когда же ты честен с собой и Миром, возможны
озарения. Важно разрушение иллюзий, в основном созданных в современную эпоху – информационного взрыва, техногенной цивилизации и ценностей общества потребления. И тот, кто не побоялся пройти через ад осознания ничтожности своей роли в разыгрываемом сегодня социальном фарсе, – этот человек уже способен на
Поступок. Худшее он уже пережил и справился с ним, если не покончил с собой на пике осознания – в каком чудовищном внутреннем и внешнем обмане он живёт. Таких людей мало. Но они уже способны и сами выжить при любых обстоятельствах, и – помочь выжить ближнему.
И надвигающийся мировой кризис наглядно это продемонстрирует, отрезвит, заставит
вернуть ответственность себе. И это не отказ от удобств, это
отказ от наркотической зависимости от удобств и бегства от ответственности в искусственные права, законы и прочую шелуху. Человека обокрали, – и он с праведным видом идёт в суд (как правило, «купленный» теми, кто его обокрал), потому что «свято верит», что некий закон должен его защитить. Откуда такая священная уверенность? Прими ответственность за то, что с тобой происходит. Тебя обокрали, значит, ты – шляпа, если позволил этому произойти и никто тебе ничего не должен. Избавься от иллюзий, осознавай действительность в голой её подлинности. Страшно? Проживи этот страх по максимуму, не пряча, как страус, голову в песок, не беги от неизвестности, – тогда тебе откроется величайший дар – способность жить каждое мгновение своей Жизни во всей его полноте и ответственности за себя и своих близких.
III.
Да, общество научилось создавать иллюзию безопасности. Люди получили возможность замыкаться в собственных субъективных мирках и перестали слышать –
Вечное. От этого всё страдает, ведь о «вечном» человеку всегда напоминается самыми негуманистическими способами, через кризис, войну, страдание...
Что представляет собой мировой кризис? Закономерный процесс, который обязан быть. Кризис этот – не экономический. Это кризис расхождения мыслей и чувств. В человечестве, вследствие его эгоцентричности, накопилось критическое количество превратных о себе представлений. О своей независимости, о свободе выбора. В последнее время это модная фишка: у нас свобода, у нас выбор. И идеология эта привязывает именно к потреблению. Свобода для чего, для того чтобы выбрать то, затем ещё то, затем ещё то-то и то-то. И забыли люди, что кроме них на этой Земле есть ещё кто-то.
Пора вспомнить, просто пора вспомнить.
Нужно, чтобы люди увидели, что кроме их мыслей, желаний, их потребления есть что-то ещё. Есть
Природа. Но сколько людских следов на Земле? Если убрать, то всё будет совершенно по-другому, вот этого вот ужаса не будет. После того, как человек приезжает на природу, остается куча мусора. Для него это не природа, а мёртвые декорации. Всё поменялось местами. На природу смотрят, как в телевизор, а в телевизор, как в реальность. Кто из людей готов брать ответственность за свою жизнь? «Офисный планктон», их нет практически, они как тени. А
нужно, чтобы люди жили. Опять же, такие качества как жадность, скупость, мстительность, стремление к манипуляции, контролю, разрушению. Не прячьтесь, не прячьтесь за личины, господа, всё это – почти в каждом из вас. Загляни к любому в голову, там один мусор. Бред, страх, ожидание.
Слишком большой груз желаний, живых людских душ, которые продаются, что называется, за понюшку табака. И грядут перемены. Они уже происходят в сфере человеческих отношений, связанной с любыми формами выгоды и стяжательства. Раньше были войны, которые заставляли мыслить как-то иначе, а сейчас война уже не несёт ничего нового, уже всё видели, всё описано. А вот через деньги потрясти – это как раз то самое. Сразу вспомнят, что все люди – братья, а кто не вспомнит – у того проблемы. Спрятаться будет уже невозможно – ни за социологический опрос, ни за омоновский щит, ни за религиозный догмат. Человек с большой буквы – Человек, освободившийся от догм и иллюзий, живёт в согласии с Природой и переживает себя не на фоне убогого мирка «дом-работа-тусовка», а в масштабе Земли. Для него нет не важных вопросов, другое дело, что он грамотно ставит приоритеты и распределяет силы на решение этих вопросов, – своих личных и планетарных. Его желания не являются желаниями других людей или рекламы, а идут из глубины собственной души, которая связана с планетой, с её нуждами, настроением, атмосферой. Это человек Земли. Он чувствует Землю и других людей, его желание помочь им идёт не от воспитания и желания прослыть «хорошим», а из ощущения сопричастности Вечному.
